Дотянуться до моря - Страница 22

— Ну да, это то, что Абик обычно о своем происхождении рассказывает, — задумчиво протянула Ива. — Выжимка, резюме. Я думала, может, когда вы были в более близких отношениях, он для тебя эти рамки расширил.

— Нет, видимо, не счел нужным, — ответил я.

— Но то, что у него есть брат, родившийся с ним в один день, ты ведь знаешь? — полуутвердительно спросила Ива.

— В один день? — удивленно переспросил я. — Близнец, что ли?

— Да нет, не близнец, — мотнула головой Ива. — Строго говоря, даже не брат, а дядя троюродный.

— Как дядя? — наморщил лоб я. — Тогда почему брат? Ничего не понимаю.

— Ну, это вообще достаточно запутанная история, — всплеснула руками Ива. — У них это что-то вроде семейной тайны, все люди делятся на тех, кто знает, и кто нет. Я была уверена, что ты знаешь.

С самым безразличным видом я отрицательно покрутил головой. На самом деле я был уязвлен, хотя речь шла о временах давно минувших. Это сейчас Абик для меня был просто мужем Ивы, о котором у нас с ней, хочешь-не хочешь, иногда (вот как сейчас) заходил разговор — то есть, в общем-то, никем. Но было время, когда, как сказала Ива, у нас были «более близкие отношения», гораздо более близкие. По сути, Абик был моей «правой рукой» в бизнесе, я даже хотел сделать его партнером, и только отказ моего тогдашнего компаньона Качугина помешал мне сделать это. Вне работы мы семьями бывали друг у друга в гостях, а наши жены с детьми вместе ездили за границу отдыхать. Когда жен не было рядом, мы вместе проигрывали честно заработанные деньги в казино и «шалили» в саунах с девками. Мы были — соратники? Товарищи? Приятели? Дружки? Все это и, возможно, больше. И в тот период я, думаю, имел полное право рассчитывать на гораздо большее, чем на доверительную откровенность касательно его генеалогии. Но в этом весь этот человек: если ты к нему душой нараспашку, он сделает вид, что тоже, на самом деле оставаясь, как за закрытой дверью, за створками своей раковины, посмеиваясь над твоей неумной открытостью. «Открытое лицо удобно для удара в челюсть». К счастью, Ива движения моей души не уловила.

— А почему тайна? — заставил себя собраться с мыслями я. — Что в этом такого, что у человека есть родившийся с ним в один день дядя? Даже если бы это был брат-близнец! Тоже мне, Железная маска…

Ива расхохоталась так громко, что официант, пролетавший мимо в нескольких рядах от нас, совершив немыслимый оверштаг, бросился к ней, как синий кит на далекий зов самки. «More white wine, — аристократическим движением кисти развернула его обратно Ива. — Ice cold».

— Мне когда рассказали, у меня тоже ассоциации с Дюма возникли, — отсмеявшись, сказала Ива, вытирая кончиком мизинцевого ногтя уголки глаз. — А знаешь, что сказал на это Миша? «Э-э, какая-такой железный маска? Вратарь?»

Посмеялись, теперь уже вместе.

— На самом деле у них там с этой историей на самом деле все запутано, концов не разберешь, — стала вдруг задумчивой Ива, достала сигарету, закурила. — Когда Софе пришло время рожать, они с Мишей зачем-то поехали на Кавказ, в Эльбурган. Под видом, что на свадьбе в Москве никого из Мишиной родни не было, и все они очень обижаются, а после родов времени вообще не будет. А Софа была уже на девятом месяце, представляешь? Не на седьмом, или восьмом, хотя бы, на девя-ятом! И это она не рожать поехала, потому что рожать там в горах негде, ближайший роддом в Черкесске, сорок верст по буеракам, дорог, говорят, тогда еще практически не было, а если в ливень сель сойдет, то и по две недели выбраться невозможно. Дескать, познакомимся с родней, и назад. Чем они думали, я не знаю, может, в то время комсомольское проще к этому относились? В общем, им уезжать, а Софе рожать приспичило — не отспичишь. И — точно, прошли ливни, вздулась местная речка, снесла мост, где-то вдобавок сошел сель, и до Черкесска стало, как до Луны. Хорошо, что в ауле этом оказалась бабка-повитуха какая-то волшебная, которая уже полвека у всех местных роды принимала, и ни разу не было у нее ни одной осечки. Софа рассказывала, вообще ничего не почувствовала, как уже родила Абика нашего. Все хорошо, малец, крикливый, бодрый его обмыли, матери дали, так он сразу к сиське полез.

— Погоди, — перебил я Иву. — Выходит, Абик черт-те где, на Кавказе родился? Но у него в паспорте место рождения Москва написано, я точно помню.

— Ну не перебивай! — визгнула на меня Ива. — Самое интересное начинается!

А самое интересное было в том, что ровно в тот же момент, когда в ауле в доме матери Мераша рожала Софа, на хуторе принялась рожать двоюродная сестра отца Мераша по имени Амза. Незадолго до этого у нее в горах погиб муж, и видимо, на этом фоне у женщины все началось раньше срока. Но повитуха-то была одна, а до хутора было пять километров, так что когда через несколько часов бабку привезли ко второй роженице, родам уже помогли свершиться местными, так сказать, силами. Только похоже, неопытные вспомогатели чего-то сделали не так, потому что ребенок был синий весь и еле-еле душа в теле. Повитуха посмотрела, сразу определила, что при выходе шея плода оказалась обмотанной пуповиной — ребенок практически задохнулся при родах, и на свете этом не жилец. А еще повитуха добавила: каб, мол, не приезжая, Фируза сноха, которой в Москве рожать надо было, она бы к Амзе не опоздала, и все было бы в порядке.

Прошла неделя, а дороги все не открывались. Все ждали, что ребенок Амзы преставится, и кое-кто из местных на Мераша и Софу посматривал косо. Но несмотря на прогноз повитухи, младенец помирать не спешил. Сиську у матери не брал, так повитуха его козьим молоком через соску кормить навострилась, но малыш но все равно оставался между жизнью и смертью. Мальчика назвали Азан — это не имя даже, а призыв к молитве, чтобы даже имя само призывало за него молиться. Мераш же рвался в Москву — на НПЗ вот-вот должен был состояться пуск новой крекинговой колонны, а без него — главного технолога завода, это было немыслимо. Но на его предложение жене остаться в Эльбургане на месяц — два та встала на дыбы. Пришлось бы регистрировать ребенка здесь, а Софа категорически не хотела, чтобы в метриках у Абика стояло место рождения «аул Эльбурган Абазинского района Карачаево-Черкесской автономной области РСФСР». Наконец, дороги открылись, и Мераш с женой покинули Эльбурган. Но если встречали их всем хутором, то провожали до Черкесска только ближайшие родственники. Уже в Москве они узнали, что врач, наконец-то осмотрев Азана, сразу поставил ему диагноз ДЦП — детский церебральный паралич и прогноз жизни — от года до трех максимум. И что Амза, узнав об этом, хотела наложить на себя руки (ее чуть ли не вынули из петли), но осознав весь ужас того, что она собиралась сделать, поклялась, что до той поры, пока Аллах не призовет ее, Азан не умрет. И он жил — год, три, пять лет, десять, двадцать, сорок, и за все это время у него не было ни одного пролежня — для лежачего результат феноменальный. Амза помнила свою клятву и блюла ее.