Дотянуться до моря - Страница 9

Из так удачно обнаружившейся в номере аудиосистемы Лед Зеппелин с моей «музыкальной» флэшки прочувственно бацал «Black Dog». Словно подчиняясь льющимся из динамика категорическим советам Роберта Планта «потеть, возбуждаться, наслаждаться и капать медом», Ива извивалась, стонала, я пыхтел, клацала пружинами кровать, — в общем, было довольно шумно. Неудивительно, что мы не услышали, как щелкнул дверной замок. Закрываемая дверь хлопнула громче, и я оторвал глаза от созерцания захватывающего процесса собственного проникновения вовнутрь партнерши, удивительно напоминавшего мне сейчас возвратно-поступательное движение поршня в цилиндре, как оно было наглядно представлено на разрезной модели двигателя внутреннего сгорания времен советской средней школы. Но тут поток ассоциаций окончательно прервался, потому что из темноты прихожей в создаваемый ночником круг неяркого света вошла Ивина дочь Дарья. Я остановился, как резко осаженная лошадь. Иве это не понравилось, и не открывая глаз, она попросила меня продолжать. В постели мы оба находили вполне уместным не особо стесняться в выражениях, но сейчас Ива облекла свою просьбу в совершенно уж печатную форму. — за невозможности привести на этих страницах точную цитату попробую изложить ее в стиле… ну, например, завсегдатаев анекдотов поручика Ржевского и Наташи Ростовой: «Мой Бог, поручик, не соизволите ли объяснить, отчего вы остановились в своих движениях? Не хотелось бы уезжать из этих благословенных мест в душную Москву, не испытав той радости, которую единственно кавалер может доставить своей даме в моменты близости не столь духовной, сколь телесной. Не могли бы вы возобновить, по возможности усилив, напор, с которым вы предавались этому занятию последние четверть часа?» Думаю, искушенный в русском устном (несправедливо именуемом отчего матерным) без труда воспроизведет, как эта фраза звучала в оригинале. Дарья, до этой секунды просто широко распахнутыми глазами смотревшая на нас, прыснула в ладошку. Ива открыла глаза и увидела дочь.

Взвизгнув, Ива стремительно сгребла в один ворох покрывало вперемешку с моими трусами и кое-как укрыла наиболее вопиюще обнаженные части своего тела. Повисла немая сцена. Казалось, никто не хочет первым ее нарушить.

— Дарья! — наконец выдавила из себя Ива. — Ты как?.. Ты что тут делаешь?

Дарья хмыкнула, вальяжно привалилась к стене.

— Мама, — с интонациями воспитательницы младшей группы детского сада произнесла она, — а что бы ты ответила, если бы сейчас я спросила тебя, что ты здесь делаешь?

«Чего, чего? Личной жизнью живет мама, не видно, что ли?» — мелькнул у меня в голове очевидный ответ. Надо отметить, что я все еще стоял на коленях позади Ивы, облапив ее красный от шлепков зад и находясь — по аналогии все с тем же двигателем — в конце такта сжатия, поршень в верхней мертвой точке. Начать, так сказать, такт расширения я стеснялся, потому что мой разгоряченный виагрой «поршень» в недрах Ивиного «цилиндра» успокаиваться не хотел, и в попытке разъединиться я бы неизбежно продемонстрировал бы себя в полной красе. Оценив всю трагикомичность ситуации, я постарался придать лицу идиотически-отсутствующее выражение лица в традициях Савелия Крамарова, словно бы меня здесь и вовсе нету.

— Да-а-а-ша!!! — очень пьяно простонала в ответ дочери Ива, видимо, имея в виду что-то вроде: «Ну как ты можешь такое у родной мамы спрашивать?»

— Ма-а-ма!!! — тряся головой и выпячивая по-пеликаньи зоб так похоже спародировала мать Дарья, что я хрюкнул.

Ива полыхнула через плечо негодующим взглядом, отпихнула меня мощным движением таза и, одним лягушачьим прыжком добравшись до изголовья кровати, уселась там, до горла укутавшись в простыню. Я остался стоять на коленях со всем своим арсеналом наперевес, при этом Дарья отвести взгляд от внезапно открывшихся подробностях моей анатомии уместным не посчитала. Особой склонности к эксгибиционизму я в себе никогда не замечал, и под откровенно-любопытствующим девичьим взглядом не то чтобы застеснялся, но почувствовал себя немного неловко. При этом через марево собственного хмеля мне показалось, что девочка, пожалуй, не слишком трезва.

— Арсений, да укройтесь же вы, наконец! — взвизгнула со своей стороны постели Ива.

Совершенно сраженный этим неожиданным «вы», я беспрекословно сел, потянул к себе простыню, но большинством ее уже завладела Ива, и мне достался самый краешек размером не больше того самого фигового листка, которым бывают замаскированы чресла у наименее стыдливых античных статуй.

— Можно подумать, я его голым не видела! — фыркнула Дарья, презрительно поджав губы. — Чё пожар тушить, когда все сгорело?

Она пьяненько рассмеялась своей шутке, но неожиданно икнула, у нее подогнулась коленка и она чуть не съехала вдоль стены вниз, подхватив себя уже у самого пола.

«Да она конкретно в хлам», — уточнил для себя я и скосил глаза на Иву. Та в панике переводила взгляд с дочери на меня, ее рот открывался, как будто она хотела что-то сказать, но не знала, что.

— Что ты имеешь в виду? — сформулировала, наконец, вопрос к дочери Ива, глядя при этом почему-то на меня. — Когда это ты видела дядю Арсения… неодетым? Что ты выдумываешь?

Ее голос истерично подвзвизгнул в самом конце.

— И ничего я не выдумываю, — ухмыльнулась в ответ Дарья, издевательски-раздельно добавив: — Ма-ма! И между прочим, я вас обоих тогда спалила. Ты думала, что я сплю, а я не спала и все видела в зеркало. Твои ноги были у дяди Арсения на плечах, а руками ты делала… м-м, как бы это сказать… маммопальпацию, вот! Усиленную такую маммопальпацию. Помнишь, помнишь? Что, скажешь, не было?